Глубина [сборник] - Сергей Лукьяненко

— Пять минут.

— Леонид, отойдем…

Его голос все же не вяжется с внешностью. Если он и умел говорить просительным тоном — то это осталось в прошлом.

Мы обходим собор, Дибенко отпирает ключом причудливой формы калитку, ведущую в сад. Здесь тихо и спокойно. Ивы, тополя, ровные аллейки… камни… знакомой формы.

— Блин, — только и говорю я.

— Да, это кладбище… — бормочет Дибенко. — Я… я люблю сюда приходить. Как-то успокаивает… настраивает на философский лад.

Наверное, нет в этом ничего необычного. Но я смотрю на надгробные памятники, на аллеи, на девушку, что сидит вдали на траве, у маленького бюста, прижав ладони к лицу. Это не скорбящий человек, это нарисованная плакальщица, электронный эквивалент мраморных ангелочков.

Виртуальность — это жизнь. Но жизнь немыслима без смерти. И друзья хоронят здесь тех, кто уже никогда не нырнет в глубину, не наденет виртуальный шлем.

«Он верил в чудо» — короткая, словно проклятие, фраза на ближайшем камне.

Прости, незнакомый мне человек. Ты верил в чудеса и прыгал в разноцветье виртуального мира. Но вот память о тебе лежит здесь, а где-то в настоящем твоя могила зарастает бурьяном. Твои друзья приходят сюда, затратив полдоллара, а земля, принявшая твой прах, рождает новую жизнь. Может быть, честнее было бы твоим друзьям потерять час-другой жизни — чтобы глотнуть водки на твоей настоящей могиле?

Свобода. Не мне судить!

— Я слушаю тебя, Дима, — говорю я.

У Дибенко красные, словно от недосыпания, глаза. У него мятое лицо. Он втащил меня в чудо — которому я не нужен, он расправляется с дайверами, как со слепыми котятами. Но он создал этот мир, и я обязан его выслушать.

— Не спрашиваю, как ты вырвался, Леня, — произносит Дибенко. — Я понимаю, ты все-таки получил свою награду…

— Какую еще награду? За что?

— За предательство. — Дибенко смотрит мне в глаза. — Что, слово коробит? А ведь это предательство! Всех нас, всех людей, что живут сегодня! Ты смог стать его другом. Я знал, что ты это сможешь, знал, потому и нанял тебя, именно тебя! Зря, наверное. То, что я мог предложить, — гроши…

— Дима, ты понимаешь, чем стала виртуальность?

— Свободой!

— Тогда в чем ты меня упрекаешь? Мы не вправе требовать от Неудачника ничего! Ни-че-го!

— Почему же не вправе? — Дибенко облокачивается на надгробие «верящего в чудо» и усмехается: — Да, пусть не формулы и чертежи… не вакцины и рецепты справедливого общества. Но хоть надежду он мог нам дать! Нам, всем! Если он пришел — значит все будет хорошо! Если он есть — значит мы не захлебнулись свободой!

Кажется, я снова чего-то не понимаю!

Но Дибенко продолжает, и я молчу.

— Думаешь, я знал, что делаю? Тогда… Нет! Я напился! Вдрабадан, вдрызг, в стельку! Прилип к машине, а спать не хотелось и играть тоже не хотелось, работа поперек горла стояла, начал подбирать цветовую палитру, ритм изображения… очень хотелось музыку наложить, а машина дохлая была, без саундкарты!

Значит, не врут легенды…

— Я не знаю как! — кричит Дибенко. — Это она захотела родиться, а не я ее родил! Это глубина, глубина пришла сквозь меня — в мир! Я понял, я почувствовал, но я — не творец! Лишь проводник, перо, которым двигала чья-то рука! Издалека, сквозь мрак, сквозь тишину — дотянулась и заставила сделать! Ее! Дип-программу!

У меня дрожь проходит по телу, и не потому, что Дмитрий сказал о тишине. Просто и мне это чувство знакомо. Ужас творца, который не понимает, как и что он создал.

— Меня одни называют гением… — Человечек с синяками под глазами хватает меня за руки. — Другие — тупицей, нашедшим жемчуг в навозной куче! А ведь все неправда! Сквозь меня глубина пришла в мир. Значит — кому-то это было нужно! Не сейчас… потом…

Дибенко смотрит на меня жадно и восторженно. Шепчет:

— Он хоть что-то тебе сказал? Хоть намекнул… откуда? Год, век, тысячелетие?

— Дима… — бормочу я. — Да с чего ты взял…

— Когда ты ушел… — шепчет Дибенко. — Ты попал в капкан, ты не мог вырваться с моей машины. Но ведь ушел… снес всю информацию с дисков и ушел! Это он тебя научил, дайвер? Он?

На него жалко смотреть. Я так не люблю жалость — она убивает не хуже ненависти, но Дибенко хочется пожалеть.

Вот только голос, голос у него не тот. Так может унижаться прославленный актер в трагической роли…

— Ты представить не можешь, — говорит Дибенко, — сколько сил я на это положил! Чем рискнул… положением в совете директоров «Аль-Кабара», агентами в «Лабиринте»… Ты не поймешь, вы, в России, до сих пор не понимаете… А я ведь тебя расколол! Отследил канал! Я знаю, кто ты! Леонид, я знаю твой адрес в Диптауне! Компания «Поляна», квартира сорок девять. Ты в моих руках! И настоящий адрес узнать могу! Но я ведь не угрожаю! Я прошу… будем вместе!

Словно время пошло по кругу — уже не Гильермо, а Дмитрий Дибенко протягивает мне руку.

— Они не могут понять, — шепчет он. — Все, что угодно. Пришельцы из параллельных миров, инопланетяне, машинный разум… Нет этого! Ничего нет, кроме нас! В дне вчерашнем и в дне будущем — только мы!

Я понимаю…

— Можно верить, а можно смеяться! — Дибенко ударяет кулаком по несчастному памятнику. — Но единственное, что не имеет границ, — это время. Компьютерная сеть живет и будет жить, и память об этом пареньке переживет всех нас! Информация не имеет границ во времени. Неудачник, он заглянул в прошлое человечества. Из того прекрасного далеко, до которого нам не дожить, из будущего Земли — он шагнул в детство виртуального мира. Ну пусть, пусть мы безобразны и дики! Но хоть что-то он может сказать? Дать нам… веру…

— Дмитрий, но почему? Почему ты так решил?

— Потому что знаю! — Дибенко заглядывает мне в глаза. — Не мог я случайно создать дип-программу! Это все равно что с завязанными глазами стрелять — и попасть в тысячу мишеней подряд! Я никакой не гений, я обычный человек. Просто там, в будущем, решили создать виртуальность. Может быть, это было предопределено. Может быть, им просто нужен был плацдарм… смотровая площадка, чтобы заглянуть в наш мир. И я стал… пером в чьей-то руке…

— Плацдарм? — переспрашиваю я. — Плацдарм — это война.

— Да! А на войне надо убивать… и брать пленных.

— Ты знаешь, сколько есть версий о Неудачнике?

— Да.

— Если он не из будущего? А из другого мира?

— Пусть! Тогда — тем более! Он в нашем мире, и здесь — наши законы! Мы должны понять, кто он.

Да чего, собственно, он хочет от меня?

Смотрю на Дибенко — дрожащие губы, усталые глаза, неряшливый, опустившийся вид. Чего он добивается? Чтобы я передумал? Сдал ему Неудачника? Да это в любом случае — не в моих силах. Мы только потратим время…

Время…

Он знает мое имя и адрес. Знает, где я живу в виртуальности.

Даже сумел отследить меня у Ромки.

А теперь тянет время.

Я отшатываюсь, бросаюсь к калитке. Дибенко смотрит мне вслед, не пытаясь помешать. Только на лице появляется улыбка — довольная улыбка актера, отыгравшего роль и вслушивающегося в аплодисменты.

101

Такси проносится мимо — словно моя поднятая рука больше ничего не значит в Диптауне. Я дергаюсь вслед машине, вновь машу рукой…

Бесполезно.

Это война.

Как Дибенко смог отсечь меня от транспортной сети Диптауна? Может быть, у него и там пай?

Но ведь я теперь не нуждаюсь в «Дип-проводнике»…

Уже знакомое ощущение, когда город вокруг схлопывается, превращается в схему. Парю над городом, тянусь сквозь расстояние, сквозь чужие компьютеры — к своему дому.

И ударяюсь в стену.

Я вижу дом, населенную вещами многоэтажку, — но внутрь проникнуть не в силах. Что-то изменилось в самом пространстве.

Делаюсь реальным — не в самом здании, а рядом, на тротуаре.

Дом пылает.

Не пожар, скорее невиданная иллюминация. Стены меняют цвет и яркость, каждая песчинка сияет, как драгоценный камень. Дом — как нелепый прямоугольный бриллиант под лучом прожектора.

И люди, очень много людей. Мундиры городской формы безопасности, охранники «Лабиринта», стражники «Аль-Кабара»… Кольцо оцепления вокруг дома, снайперы с винтовками, автоматчики за прозрачными щитами, парящие в воздухе стрелки с реактивными ранцами. Я возник внутри оцепления, и сотня стволов мгновенно нацеливается на меня.

Пауки договорились и раскинули паутину сообща.

— Леонид! Поднимите руки и приближайтесь! — раскатывается над улицей голос. За стеной охраны, в радужных отсветах иллюминации — группа людей. Урман, Вилли, Человек Без Лица, комиссар Джордан Рейд.

Надо же!

Какая честь для меня! Куда податься бедному дайверу? Официальные и неофициальные властители глубины сошлись у его дома!